Мик доела оладьи и стала придумывать, чем бы ей заняться. Гарри Миновиц сидел на перилах своего крыльца с газетой в руках. Она ему обрадовалась. В шутку она выбросила руку вперед и заорала ему: «Хайль!»
Но Гарри не понял шутки. Он вошел в дом и захлопнул за собой дверь. Он был очень обидчивый. Мик стало досадно, потому что в последнее время они с Гарри подружились по-настоящему. Детьми они всегда играли вместе, в одной компании, но он уже три года ходил в профессиональное училище, а она тогда еще — в начальную школу. К тому же часть дня он работал. Гарри как-то сразу повзрослел и перестал шататься по дворам с ребятишками. Иногда она подглядывала, как он читает газету у себя в спальне или раздевается перед сном. По математике и истории он учился лучше всех в классе. Теперь, когда и она пошла в профессиональное училище, они стали часто встречаться и вместе возвращались домой. Они занимались в одной мастерской, и как-то раз учитель назначил их вдвоем на сборку мотора. Гарри читал книги и каждый день следил за газетами. Голова у него вечно была занята политикой. Говорил он медленно, обстоятельно, а когда увлекался, на лбу у него выступал пот. И вот теперь он на нее обиделся!
— Интересно, есть ли еще у Гарри та золотая монета? — сказал Тоща-Моща.
— Какая монета?
— Когда у евреев рождается мальчик, в банк на него кладут золотой. Так у евреев принято.
— Чепуха. Ты чего-то путаешь, — отмахнулась Мик. — Это ты, наверно, слышал про католиков. Католики, как только ребенок родится, сразу покупают ему пистолет. Они еще когда-нибудь объявят войну и всех поубивают, кто не католик.
— А я монашек боюсь, — признался Тоща-Моща. — Как встречу на улице — прямо мороз пробирает.
Мик села на ступеньку, опустила голову на колени и мысленно ушла в свою внутреннюю комнату. Ее жизнь проходила в двух местах: во внутренней и в наружной комнатах. Школа, семья и то, что случилось за день, — все это помещалось в наружной комнате. Мистер Сингер — и там, и тут. Чужие страны, планы на будущее и музыка жили во внутренней комнате. Песни, о которых она думала, тоже там. И симфония. Когда она оставалась сама с собой в этой внутренней комнате, музыка, услышанная в ту ночь, после вечеринки, к ней возвращалась. Симфония медленно вырастала в ее душе, как громадный цветок. Иногда среди дня или утром, сразу же после того, как она просыпалась, к ней приходила какая-нибудь новая часть симфонии. Тогда ей надо было уйти во внутреннюю комнату и прослушать эту часть много раз подряд, а потом постараться соединить ее с теми частями, которые она помнила раньше. Внутренняя комната была местом, куда не допускался никто. Мик могла находиться в доме, полном людей, и все же чувствовать себя запертой от всех.
Тоща-Моща сунул ей свою грязную лапу прямо под нос, потому что она смотрела куда-то в пространство, ничего не видя. Она его шлепнула.
— А что такое монашка? — спросил Братишка.
— Католическая женщина, — объяснил Тоща-Моща. — Католическая женщина в широком черном платье, которое ей даже голову закрывает.
Мик надоело сидеть с детьми. Лучше пойти в библиотеку и посмотреть картинки в «Географическом журнале». Фотографии всех стран света. И Парижа во Франции. И больших ледников. И далеких джунглей в Африке.
— Вы, ребята, смотрите, чтобы Ральф не вылез на мостовую, — приказала она.
Братишка опустил большое ружье на плечо.
— Принеси мне интересную книжку.
Мальчишка будто от рождения умел читать. Он был всего во втором классе, но любил читать всякие рассказы сам и никогда не просил, чтобы ему почитали вслух.
— Ты про что хочешь?
— Выбери, где о еде. Мне понравилась та книга про немецких детей, как они пошли в лес и пришли к домику из разных сластей, и про ведьму. Я люблю рассказы, где про еду.
— Ладно, поищу, — пообещала Мик.
— Но в общем мне про сладости уже надоело, — заявил Братишка. — Нет ли там сказки про бутерброды с жареным мясом? Ну а если не найдешь, бери про ковбоев.
Она уже было собралась идти, но вдруг замерла, широко раскрыв глаза. Дети тоже остановились и стали глазеть. Они смотрели на Бэби Уилсон, которая сходила по ступенькам своего дома на противоположной стороне улицы.
— Глянь, глянь, какая шикарная… — тихо протянул Братишка.
Может, виноват был этот нежданно жаркий, солнечный день после долгих дождей. Может, их темная зимняя одежда казалась им слишком уродливой в такую ясную погоду. Но Бэби была похожа на фею или на сказочную красавицу из кино. На ней был прошлогодний костюм для выступлений: короткая, торчащая в стороны юбочка из розового газа, розовый лиф, розовые балетные туфельки и даже розовая сумочка. Со своими золотистыми волосами она была вся розовая, белая, золотая и к тому же такая крошечная, чистенькая, что больно было на нее глядеть. Она изящно семенила ножками по мостовой, переходя улицу, а их не удостоила даже взглядом.
— А ну поди-ка сюда, — позвал ее Братишка. — Дай поглядеть на твой розовый кошелечек…
Бэби проследовала мимо по краю тротуара, склонив головку набок. Она не пожелала с ним разговаривать.
Между тротуаром и мостовой была узкая полоска газона; дойдя до нее, Бэби постояла секунду, а потом прошлась колесом.
— Да ну ее! — обозлился Тоща-Моща. — Вот задается! Небось идет в кафе к мистеру Бреннону за конфетами. Он же ей дядя и все дает задарма.
Братишка опустил дуло ружья вниз. Большое ружье было для него слишком тяжелым. Провожая взглядом Бэби, он рассеянно дергал себя за вихры.
— Да, хорошенький кошелечек. Розовенький… — прошептал он.
— Ее мама всем уши прожужжала про то, какая Бэби талантливая, — сообщил Тоща-Моща. — Воображает, что Бэби будут снимать в кино.
Было уже поздно идти в библиотеку и смотреть «Географический журнал». Скоро ужин. Ральф разревелся, и Мик вынула его из повозки и посадила на землю. Шел декабрь, и для Братишки в его годы время, прошедшее с лета, казалось вечностью. Бэби все лето выходила на улицу в своем розовом костюме и танцевала посреди мостовой. Сперва вокруг нее собиралась толпа ребятишек, но скоро им это надоело. Братишка остался ее единственным зрителем. Он садился на обочину и криком предупреждал ее, когда приближалась машина. Он видел танец, который Бэби выучила для выступления, не меньше ста раз, но с лета прошло уже три месяца, и теперь все это было ему внове.
— Эх, если бы у меня был костюм! — вздохнул Братишка.
— Какой?
— Настоящий, чтобы не было жарко. Настоящий красивый костюм, и чтобы было все разноцветное. Как у бабочки. Вот что мне хочется на рождество! Костюм и велосипед.
— Нюня ты, вот что! — поддразнил его Тоща-Моща.
Братишка снова поднял громадное ружье и прицелился в дом напротив.
— Был бы у меня такой костюм, я бы в нем танцевал. И каждый день ходил в нем в школу.
Мик сидела на ступеньках, не спуская глаз с Ральфа. Братишка вовсе не нюня. Это Тоща-Моща зря. Просто он любит все красивое. Сейчас она этому Тоще-Моще вмажет как следует.
— Человек должен драться за все, что он получает, за каждую ерунду, — медленно произнесла она. — И я много раз замечала: чем младше ребенок в семье, где много детей, тем он получается лучше. Меньшенькие всегда самые упорные. Я тоже довольно сильная, потому что надо мной много старших. Братишка хотя с виду и хилый и любит все красивое, но у него хватит пороху за себя постоять. А если это так, как я говорю, то из Ральфа, когда он подрастет и станет самостоятельным, выйдет настоящий силач. Хотя ему всего семнадцать месяцев, я даже сейчас вижу по лицу Ральфа, что он парень с характером.
Ральф отвернулся — он знал, что о нем говорят. Тоща-Моща сел на землю, сорвал с Ральфа капор и, чтобы подразнить его, потряс им прямо у малыша перед носом.
— Кончай! — прикрикнула на него Мик. — Вот я тебе задам, если он разревется. Лучше брось.
Кругом стояла тишина. Солнце скрылось за крышами домов, и небо на западе было розовато-багряным. С соседней улицы доносился шум — там ребята катались на роликах. Братишка прислонился к дереву и, казалось, о чем-то мечтал. Из дома пахло ужином, скоро дадут поесть.
— Глядите! — вдруг воскликнул Братишка. — Вон опять идет Бэби. До чего она хорошенькая в этом розовом платьице.
Бэби медленно приближалась к ним. Ей подарили коробку засахаренной кукурузы с сюрпризом, и она искала в коробке этот сюрприз. Она выступала все такими же заученными, изящными шажками. Девчонка отлично знала, что на нее смотрят.
— Ну пожалуйста, Бэби… — попросил Братишка, когда она проходила мимо. — Дай поглядеть твой розовый кошелечек и пощупать твой розовый костюм.
Бэби стала что-то мурлыкать себе под нос, будто не слышит. Она прошла, так и не удостоив Братишку ответом. Только втянула голову в плечи и чуть-чуть ему улыбнулась.
